Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Оттолкнувшись от theory of mind как высшей формы психического развития животных, мы определим понятия, которыми оперировали до сих пор как данностями, известными каждому человеку.
Сознание – это способность к сверхрефлекторному восприятию и к представлению в соответствии с ним, когда рефлексы либо отменяются, либо используются подчиненно по отношению к этой способности.
Первично сознание явилось в мир в качестве партиципированного сознания первобытных людей. Рекапитулирует в такой форме у шизофреников и детей. Это то самое «сверхчувствие», о котором пишет Чалмерс. Характерно восприятие и оперирование представлениями в парах. При этом люди часто впадают в противоречия, даже не ведая того.
Мышление – это функция сознания, заключающаяся в способности ментально расщеплять и группировать феномены.
Первично мышление явилось в мир в виде расщепления и соединения феноменов по случайным признакам, без отвлечения от их специфики, равнодушное к противоречиям, многозначное (синкретичные понятия партиципантов, по Леви-Брюлю, кататимические агглютинации, по Кречмеру, синкретичные предпонятия, по Пиаже, псевдопонятия шизофреников и детей, по Выготскому; пример: ветер – это живой воздух).
Разум – способность расщеплять и группировать феномены отвлеченно от непосредственного контакта с ними по принципу ассоциации или по фактору причины.
Появляется при переходе от партиципированного мышления к ассоциативному. Первично является в мир в виде первобытной религии (анимизма).
Научное мышление – это причинное мышление, следствием которого является образование понятий. Понятия образуются по выделению рода и видовых отличий (ветер – это движущийся воздух; род – это воздух, видовое отличие – движущийся). Основной принцип научного мышления – «бритва Оккама»: не множь сущности без необходимости. Нетерпимо к противоречиям. Руководствуется формальной логикой, хищно отыскивая, разоблачая и ликвидируя противоречия, будучи нацелено на однозначность. Оперирует только конечными величинами. Исходит из практики и имеет целью практическую реализацию.
Но это не все. Есть еще:
Диалектическое мышление – продолжение и, одновременно, отрицание научного мышления с его однозначностью. Это мышление, выходящее в бесконечность неизмеримо больших и неизмеримо малых величин. Исходит из знания, что в основе бытия лежат онтологические противоречия как источник движения всего и всюду. Отыскивает противоречия, но не с целью их ликвидации, а с целью разрешения и выхода на новое противоречие, еще более глубокое. Руководствуется диалектической логикой. Многозначно. Непрактично. В чистом виде присутствует в философии и в поэзии.
Обратите внимание, что первичная и высшая формы мышления совпадают по важному признаку: и там и там присутствуют противоречия и многозначность. Поэтому самая высокая философия часто воспринимается плоско мыслящими учеными как безумие. Они видят противоречия, но не понимают разницу: первобытные партиципанты и шизофреники впадают в противоречия, не подозревая о своем падении, это даунгрейд. Философы-диалектики восходят к противоречиям, как к вершинам мысли, устремленной в бесконечность. Это апгрейд, причем не только личный, но всего человечества.
С другой стороны, наблюдается внешняя похожесть между животным theory of mind и практическим мышлением обычных людей и даже иных ученых людей. И то, и то – однозначно и практично. Отсюда системная ошибка: ученые думают, что мышление – это простая способность к вычислению и «прошариванию» ситуаций, намерений других и тому подобное. В таком духе думал Выготский, критикуя Пиаже и проводя прямую связь между «практическим, реалистическим мышлением животных» и мышлением детей. Такую ошибку, игнорируя пропасть партиципированного мышления, совершают все вульгарные биологизаторы и рефлексологи, в числе которых подавляющее большинство ученых, ищущих исток сознания. Мир животных рефлексов однозначен и практичен, ученые тоже мыслят однозначно и представляют, будто дорожка пряма: от одной однозначности к другой. Многие даже не видят пропасть, иные пытаются закидать ее зооморфизацией людей и антропоморфизацией животных, но до сих пор ничего не смогли предъявить, кроме занудных повторений: «У шимпанзе интеллект трехлетнего ребенка».
Глава X
Как возникло сознание
Женщина и палка
Разумеется, не труд, не охота, не груминг, не социум, не мораль. Все это – пошлые сказки для бедных, чтоб старательней лопатили на богатых, которые не занимаются ни трудом, ни охотой для добывания еды, ни грумингом, плюют свысока на общество, издеваются над моралью. Это все – псевдонаучная идеология, а не наука.
Речь в данной главе пойдет о великом, о том, чего жаждут и при этом страшатся все. Вопрос: все знают, что Вселенная бесконечна, но кто может представить себе бесконечность? Мы не можем охватить бесконечность умом. Однако у людей есть возможность вобрать бесконечность в себя, ощущать ее всеми фибрами души. Мы сами можем стать бесконечностью. Впрочем, не будем говорить загадками.
Мы – реалисты, эволюционисты, нам надо начинать с элементарного. Подходить к самому неуловимому и самому великому эксклюзиву мы будем издалека, с гораздо более простого, с бесконечностью не связанного, с элементарного: с еще одного эксклюзива, не понятого в своей правде до сих пор и отсутствующего в реконструкциях антропологов, – с палки.
Различные предметы в качестве орудий труда используют самые разные животные, даже очень низкоранговые. Используют и тут же бросают. Человек использует и сохраняет для дальнейшего использования. Это первое отличие. Однако первые гоминины обращались со своими орудиями, как животные: использовали увесистые гальки, а потом бросали. Доставали палками банан, а потом бросали, как современные шимпанзе. Возникает вопрос: как они научились держать орудие при себе, прежде всего палку, как легкое орудие?
Второе отличие заключается в следующем. В. Кёлер еще в 1920-х г. на о. Тенерифе заметил, что шимпанзе, умеющие использовать палки в качестве орудия для доставания бананов, никогда не используют их в качестве оружия. Данное его наблюдение прошло мимо ушей его последователей, того же Выготского, которых, в соответствии с трудовой парадигмой, интересовало исключительно трудовое использование орудий.
В 80-х г. об этом наблюдении Кёлера вспомнил В. Алексеев.
«Этологам, изучающим поведение обезьян, – написал он, – давно известно, что обезьяны могут угрожать друг другу палками и ветками деревьев, но, когда дело доходит в редких случаях до серьезной драки, в ход пускаются кулаки и зубы, – об этом еще несколько десятилетий назад писал такой блестящий исследователь психики человекообразных обезьян, как немецкий зоопсихолог В. Кёлер. Тем более это справедливо по отношению к более низкоорганизованным животным…» (Алексеев, 1984. С. 133). На мой взгляд, это открытие В. Кёлера, прошедшее почти не замеченным, гораздо более значимо, чем его скороспелые, но многошумные выводы о «мышлении» обезьян.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
